В «Русской планете» появился репортаж о деятельности Спасо-Преображенского центра.
Журналист не только поговорил с руководителем центра, также он лично выслушал истории реабилитантов, которые и рассказали ему об ужасах наркотизации и спаивания.
Некоторые истории потрясают: несчастные люди оказались брошены на произвол судьбы. До знакомства с волонтерами центра «Здоровое Ставрополье» некоторые были готовы работать за еду и выпивку. На некоторых отразилась геополитическая катастрофа — развал Советского Союза. С развалом СССР на территории России стали известны героин, экстази и прочие одурманивающие яды. В 90-е пропаганда наркотиков была настолько сильной, что стала синонимом для всей клубной культуры. А некоторые с развалом страны лишились работы, средств к достойному существованию и начали опускаться на дно жизни. Такие «дети 90-х» тоже проходят реабилитацию в реабилитационных центрах «Здорового Ставрополья».
Возле «Магнита» на улице Розы Люксембург уже несколько лет можно увидеть пожилую худую женщину с большой дворнягой. На шее собаки вместо ошейника грязно-серая тряпка. Это место уже неотделимо от нищенки и пса: она беженка из Чечни, потерявшая квартиру. Но уже месяц я ее не вижу. Впрочем, это не удивительно — аномальные морозы разогнали людей с улиц. Но каждый раз я прохожу тут с надеждой, жалея, что как-то раз не дала ей денег.
Паспорт за бутылку водки
Воспитанники Спасо-Преображенского реабилитационного центра для наркоманов в холодную погоду выходили на улицы города, чтобы накормить бездомных горячим супом. Они рассказывали о центре и предлагали людям кров и пищу, но в этом году к ним за помощью пришел лишь один мужчина. С директором центра Гургеном Калустьянцом мы должны забрать этого бездомного из филиала на ул. Льва Толстого в приют возле станицы Темнолесская. По дороге Гурген объясняет, что социальный приют на базе центра для наркозависимых они открыли в марте прошлого года, потому что много людей замерзает на улице.
- Порядка 30 человек замерзают каждую зиму. Нам звонят люди, мол, мы проезжали на машине, за остановкой валяется бомж, приезжайте, заберите. Через храмы узнают о нас и просятся. Это контингент сложный, зимой попадают к нам, а через год процента два остается. Они хотят получить документы, а потом закладывают их за бутылку водки. Подавляющее большинство бомжей такая жизнь полностью устраивает: попрошайничать, подрабатывать. Это сложный вопрос. Нужна специальная государственная программа, чтобы вводить их в социум, помочь с работой, дать им направление, которое бы помогало. Потому что многие попадают на улицу из мест лишения свободы.
Гурген задумывается о вреде зависимостей, с которыми постоянно приходится сталкиваться.
- Нет разницы, от чего зависимость: наркотики, алкоголь. У нас проходят реабилитацию игроманы, и у них такие долги, которые никаким наркоманам не снились. А компьютерная зависимость? Пришла на консультацию женщина с грудным ребенком, которому 4 месяца. Муж ушел в сетевые игры. Сначала бросил работу, потом перестал даже толком есть. А ей нечем кормить ребенка. Стала она ему выговаривать, муж обозвал ее всяческими нехорошими словами, забрал компьютер и ушел жить к товарищу.
Реабилитационный центр на улице Льва Толстого со стороны выглядит обычным двухэтажным жилым домом, да и внутри по-домашнему уютно, только на комнатах вывески «келья первая», «келья вторая“. В дверях нас встречают несколько статных парней, которых я бы никогда не назвала наркоманами, пусть даже и бывшими: открытые, улыбчивые и предупредительные, заставляют меня покраснеть и стушеваться.
- Мы протрем, не разувайтесь. Сейчас как раз есть будем, присоединяйтесь. У нас обстановка семейная, хотя устав и монастырский. Социальное служение — неотъемлемая часть реабилитационной программы, — улыбаясь, говорят парни, и уже через пару минут я сижу на диване в холле, а Олег, Константин и Фима рассказывают, что накормить бездомных не так просто, как может показаться:
- Морозы были, не могли найти людей, чтобы накормить. Не можем собрать, попрятались все по трубам и теплотрассам. Мы и уши отморозили, и руки, бабушки в храме маслом растирали руки нашим волонтерам. Палатка от мороза даже разломалась.
“За еду работал и за выпивку»
Как-то незаметно беседа сворачивает на тему наркотиков. Ребята рассказывают, что нынешние вещества — все как один синтетические и купить их просто.
- От тысячи до двух стоит доза. Не надо сейчас никого знать, ни с кем знакомиться, искать барыг: позвонил по телефону, положил на счет деньги и тебе сказали место, где лежит доза. Раньше наркотики были растительного происхождения, — рассказывает Олег. — Я из Санкт-Петербурга, мне 30 лет, а траву я начал курить в 14. В одной жизни учился в Суворовском училище, а в другой встречался с пацанами, курил, этого стало мало, мы мешали какие-то таблетки с пивом. И тут как раз 2000-е годы, когда произошел наплыв более серьезных наркотиков, их около школы за 50 рублей продавали. Мне мама давала на еду рублей 30, мы скидывались с одноклассником, покупали. Но колоться сначала не стал, страх иголок оставался. Нюхал. Но это дорого оказалось, колоться внутривенно дешевле. Мама не давала тогда уже денег, работа оказалась не нужна, цель была только украсть. В последний год я жил на улице, весил 50 кг, гемоглобин упал, печень отказывала, я умирал. И мама сказала, что не хочет, чтобы я умер дома. Заявила: либо уходи, либо в тюрьму. А мне захотелось поехать к монастырю. Не помогла программа 12-шаговая, не помогли гипноз и иглоукалывание. И тогда я здесь оказался.
Земляк Олега Константин размышляет о важном в жизни любого наркомана — везении:
- Бывают еще фартовые люди. Вот у меня первая судимость в 2000-м году, и по всем съезжал на штрафах (наказание ограничивалось уплатой штрафа. — Примеч. ред.), а всего 10 судимостей, и не сидел ни дня. В основном воруют в «Пятерочках», «Магнитах» красную икру или рыбу. У нас в Питере наркотики дешевые, сейчас 2 грамма героина стоят 1200 рублей. Это три банки красной икры и 2 шоколадки. Но я икру не воровал, занимался фирменными вещами в магазинах, даже заказы были. С утра вставал и знал: надо спортивный костюм, футболку, рубашку определенных размеров.
С двумя черными пакетами и порванными резиновыми сапогами под мышкой из спален на втором этаже к нам спускается мужчина неопределенного возраста, которого мы и должны перевезти. У него нет ни жилья, ни документов. Александр Алексеевич показывает перебинтованную возле локтя руку: «Да я как сбитый летчик летал, синяк на кисть пошел. Смотрел хирург самолично. Дали фурацилин, мазь, благодарствую. И бинт Костик купил, и зеленку», — отчитывается мужчина.
- Как вы попали сюда?
- Я поругался со своим работодателем, вроде несерьезно, но эмоции, вспыльчивость и недопонимание ситуации привели к этому. Махнул рукой, зашел в деревню одну рядом со Ставрополем. Три километра по снегу шел. А был выпитый. Хорошо выпитый, но не сильно. Недобор, еще хотелось. И были с собой 200 рублей, а это литр. Никого не знаю в деревне, Россия велика, но отступать некуда, как в войну говорили. Я по дворам пошел, меня никто не знает, самогон не продают незнакомцу. Пацики на моциках без шлемиков подъехали, достали пятишку, стакан большой, и грамм 400 наливают. Нормально стоим, разговариваем о жизни, а завод в организме заканчивается, энергия и силы. Позвали с собой в Ставрополь, а мне хоть на Камчатку, хоть на Сахалин, лишь бы живому остаться. В Ставрополе продолжили. Ночь, падал, зашел на какой-то улице в подъезд, бабушка ругалась на меня. Прижался к батарейке, проспал полночи, часов у меня нет. Очнулся на скорой, привезли меня в больницу, а утром отпустили. Шапки нет, потерял, грязный — хозяйство большое, где я работал: 15 быков, 125 голов коров, коня запрягал, собаку кормил. С детства природу уважаю. Условия были не ахти какие, за еду работал и за выпивку.
Мы прерываемся — время завтракать. На столе гречневая каша, хлеб и чай. Ребята объясняют такой аскетизм подготовкой к причастию. «У нас сегодня постный стол, потому что готовимся к исповеди. Без мяса, без рыбы. Но умеем такие супы варить, что рецепты на улице спрашивают и с банками приходят, чтобы с собой еще взять, когда бездомных кормим», — говорит Олег, протягивая мне ложку.
Перед едой читают «Отче наш». Едят быстро и аккуратно. Слышен лишь стук ложек по тарелкам. Гречневая каша оказывается вкусной без всякого мяса. Мы начинаем собираться в Темнолесскую, Александру Алексеевичу выдают новый, с бирками, костюм, в котором можно смело идти хоть на деревенскую свадьбу и к которому совершенно не подходят дырявые серые резиновые сапоги — единственное, что напоминает об уличной жизни бездомного.
Жизнь между «командировками»
Едем по утреннему снежному Ставрополю. Солнце светит так ярко, что смотреть по сторонам невозможно: глаза слезятся. Я оборачиваюсь и продолжаю расспрашивать Александра Алексеевича о его путешествиях.
- Родом я из Ростовской области, станица Кагальницкая. Работы нет, паспорта нет, утерял его еще в станице. Разговорились с одним, он говорит, позвоню дядьке, будешь на него работать? Поеду не знаю куда, лишь бы было спокойствие душевное. Я когда в Ставрополе из больницы вышел, пивом похмелился, испугался, что замерзну. Проскочили мельком фрагменты моей никчемной земной жизни, подумал, а чего я достиг? Был момент, когда я хотел вернуться к хозяину, на кошару к дагестанцу Магомеду. Но подошел в церкви Сергея Радонежского и через священника узнал о социальном приюте.
Неожиданно весело Александр Алексеевич говорит, что поминал маму, когда попал в Ставрополь. Потом он вспоминает многочисленных жен и сожительниц, с которыми жил «между командировками» — так он называет тюремные сроки. А после начинает грустить: десять суток не курил. «Я в 6 лет стал таскать папиросы у отца, а чтобы день не курить — такое у меня в первый раз. Знаю, что в приюте курить нельзя, попробую, выбора нет».
Перед станицей Темнолесской по обочинам тянутся когда-то знаменитые на весь край яблочные сады. Сейчас фруктами никто не занимается, да и работы в станице почти нет — у кого есть транспорт, едет в Ставрополь, у кого нет — торгуют, занимаются огородом или пьют. За станицей дорога идет в гору. Гурген рассказывает, что накануне, в сильные морозы, Спасо-Преображенский центр оказался отрезан от цивилизации из-за непогоды. Проехать никто не мог, сами пекли хлеб, топили снег. Проезжаем деревянный крест. Открывается изумительной красоты картина: куда ни посмотри, стелется степь, припорошенная снегом, которая плавно переходит в холмы. Видна знаменитая гора Стрижамент с совершенно плоской вершиной. Гурген показывает на новый храм и дома.
- Хотим расширить со временем центр до казачьей станицы. Есть масса людей, которые прошли реабилитацию, но им некуда возвращаться, потому что все способствует тому в обществе, чтобы они споткнулись и вернулись к своей прежней жизни. Поэтому мы решили, что люди, прошедшие реабилитацию, будут здесь создавать семьи, будут жить и трудиться. Потому что кто такой казак? Это воин, это земледелец. И мы не хотим стоять с протянутой рукой, клянчить деньги у государства, а хотим трудиться, обеспечивать себя. Мы строим музей генерала Евдокимова, это выдающаяся личность Кавказской войны, он родился в Темнолесской, участвовал в пленении Шамиля. То есть на месте центра раньше и была казачья станица.
На кухне потрошит курицу дядя Саша. У него нет ступней, поэтому работать даже на кошары его не берут.
- Я 19 лет в армии служил летчиком, а потом с начальником штаба поругался. Служил на Малой земле, потом в Калининграде, и там наш полк разогнали, кого куда отправили. Приехал сюда, думаю, аэропорт есть, может, устроюсь. Познакомился с женщиной, жили вместе, потом она умерла и ее дети меня выгнали. Работал в то время сантехником в больнице. А потом уже по кошарам. Где платили, где нет. А ноги отморозил, и кому я без ног нужен? Документы у меня давно украли, а без них пенсию не получить. Жить мне негде.
Курица готова к жарке, дядя Саша моет руки и мечтательно говорит о планах на будущее.
- Документы надо получить, надеюсь, что пенсия накопится. Куплю домик тысяч за 50 и буду тихо в деревне жить. Конечно, это можно было и раньше сделать...
Пил на подводной лодке
Центр мне показывает Максим. Он родом из Одессы и бывший наркоман.
- Я тут с 2005 года. С 13 лет начал колоться, тогда это модно было, начало 90-х, когда произошла в стране метаморфоза. А потом как у всех: долги, милиция, обычные проблемы. Здесь понял, что можно изменить свою жизнь: в 30 лет закончил вечернюю школу, потом университет, стал дипломированным психологом. В 2010 году женился.
Проходим зооуголок с кроликами. Смотрим лошадей, поросят, свиней, гусей, коз. Заходим в длинную теплицу, в ней пахнет летом и зеленью.
В небольшом здании социального приюта 12 человек. Аккуратные спальни по четыре кровати в каждой. Иконы, книги.
- Вот глава приюта Петрович, он уже полтора года здесь, козами занимается, доит их лучше любой доярки, может и вас научить, — говорит, улыбаясь, Максим.
Петрович доброжелательный, сразу же располагает к себе.
- Почему сразу коз? Я многому могу научить, например геологии. Я по образованию геолог, точнее, сейчас уже бывший геолог. 6 лет я учился в МГУ, 12 лет в экспедициях провел на Магадане, серебро, золото искал.
- Нашли серебро?
- Конечно, — Петрович довольно поглаживает седую бороду, продолжая смотреть мечтательно. — Мой руководитель, старший геолог, за наши разработки получила государственную премию. Можете себе представить, какое мы обнаружили феноменальное месторождение серебра, одно из самых больших в мире, называется «Дукат». Нельзя подсчитать даже, сколько там руды галенита.
- Вы уже тогда выпивали?
- Я всегда выпивал, сколько себя помню, начиная с подводной лодки, на которой в армии ходил. Там учили этому. Обязательно давали каждый день сухое вино. Помню, Гагарин спустился на подводную лодку нашу и говорил: «Кому не завидую — шахтерам и подводникам: или все выживете, или погибнете». И Гречко я видел, и с Кобзоном даже выпивал. А сюда попал, потому что женщин любил сильно и много. Так все и потерял.
Мертвые ушли, живые остались
Некоторые воспитанники Спасо-Преображенского реабилитационного центра не хотят фотографироваться и на контакт идут неохотно. Говорят, что они тут ненадолго, а вскоре вновь вернутся к привычной жизни. Максим задумчиво кивает.
- Есть такие, кто выходит от нас и меняет жизнь, а сколько ушли и уже мертвы. Вон посмотрите, парень статую сделал, — показывает на деревянного медведя, -, а сам уже умер от передоза. Другой забор построил, ушел от нас, вновь стал колоться и замерз в сугробе. Но есть и такие, которые к нам пешком идут, как к последней надежде, и находят ее тут. Вы лучше к нам весной приезжайте. Знаете, как тут пахнет замечательно! Мы шашлык пожарим и за грибами можно будет сходить.
Я еду обратно с уверенностью, что обязательно приеду под Стрижамент весной. И что и Петрович, и дядя Саша, и Александр Алексеевич никуда не уйдут. Будут загадочно улыбаться, вспоминая женщин, самолеты и молодость.
Лариса Бахмацкая
Источник: stavropol
Фотоальбомы
Видеогалерея
